Относительно того, когда началась первая мировая война, сомнений нет. В начале июля 1914 г. мощнейшие европейские державы жили в мире, который длился с 1871 г., а месяц спустя все, кроме Италии, уже сражались. В ходе войны менялись участники, в нее вступили Италия и С.Ш.А., вышла из войны Россия. Но для всех было несомненно, что война в широких масштабах началась в августе 1914 г. и почти с тем же размахом продолжалась до ноября 1918 года. 

А когда началась вторая мировая война? В силу сложившихся обстоятельств Европа для многих историков — центр мира, и они считают началом войны сентябрь 1939 г., когда фашистская Германия напала на Польшу. Но такой ответ не удовлетворит эфиопов или китайцев, для которых война началась несколько раньше. Ответ не удовлетворит и русских с американцами, для которых война началась позже. Во всяком случае война в Европе практически закончилась в июне 1940 г., когда Германия уже господствовала почти на всем Европейском континенте к западу от России. Если считать началом войны формальное ее объявление, то вторая мировая началась в апреле 1932 г., когда Мао Дзэдун и Чжу Дэ объявили войну Японии от имени совета провинции Цзянси. (Любопытнейший исторический факт: Китайская Республика объявила войну Японии лишь после Перл-харбора.) Если же исчисление вести с того времени, когда война уже велась на всех континентах, кроме двух американских (сев. Америка юж. Америка), тогда началом ее следует считать год 1942 или даже 1944. 

Мелкие войны постепенно слились в большой международный конфликт. Не полностью слились, но настолько, что уже вряд ли возможно стало писать о войне в Европе и Средиземноморье, не упоминая про Дальний Восток, или писать о Дальнем Востоке, не упоминая о Средиземноморье

 Европе. 

До войны Англия могла бы, с одной стороны, занять более твердую позицию в отношениях с Германией, если бы не беспокойство насчет Дальнего Востока, и, с другой стороны — пойти на соглашение с Японией на Дальнем Востоке, если бы не нужда в помощи Америки — экономической, а затем и военной, чтобы сохранить статус великой европейской державы. В 1940 г. захват Франции и Голландии Гитлером заставил японцев развернуться на юг, а в 1941 г. действия японцев в  Перл-харборе подтолкнули Гитлера объявить войну С,Ш,А. Соответственно американская кампания на Тихом океане в большей мере, чем средиземноморская, задержала высадку союзников в Нормандии. 

В период войны соответствующие союзники никогда полностью не объединялись. Хотя Муссолини именовал союз с Германией и Японией осью, вокруг которой вращаются европейские дела, он фактически осуществлял самостоятельную кампанию в Средиземноморье, пока не попал в беду; тогда Гитлер вмешался, чтобы выручить итальянского союзника — диктатора, а не следуя собственной стратегии. Германия и Япония не взаимодействовали вообще. Одна океанская подводная лодка из Японии добралась до Бордо с боеприпасами для Германии — в этом заключалась вся их взаимопомощь и сотрудничество. Участники пакта (Германия, Италия и Япония) даже не придумали для себя единого названия. Противники звали их агрессорами, милитаристами, фашистами — характеристики не отличались меткостью. 

С другой стороны, союз между США и Великобританией никогда не был юридически оформлен, хотя между ними сложилось теснейшее взаимодействие — военное и

 экономическое. А союз между СССР и Англией носил по сути лишь формальный характер. На деле Англия осуществляла свою, независимую кампанию против Италии при некоторой поддержке Соединенных Штатов, а США — независимую кампанию против Германии. Эти союзники тоже не нашли для себя единого названия — просто страны, подписавшие Декларацию Объединенных Наций. Великобритания и Америка называли себя демократическими или, проще, англосаксонскими державами. А СССР больше нравилось название "миролюбивые народы". Иногда союз трех великих держав (Англии, Советской России, США) называли "Великий альянс", но чаще просто — "Большая тройка". 

Будущие противники в первой мировой войне заранее предвидели, что решающая битва произойдет на равнинах Фландрии и севере Франции. Так и произошло, хотя для принятия такого решения потребовалось четыре года вместо предполагаемых шести недель. Другие кампании — на Восточном фронте, в Италии, на море и в азиатской части Турции — были второстепенными по сравнению с продолжительной битвой во Франции. Похожими были и методы ведения войны. Хотя в конце войны танки играли определенную, я бы сказал решающею роль, ее исход решали главным образом массы пехотинцев, брошенные в бой друг против друга, почти так же, как при Наполеоне или во времена Римской империи. 

Вторую мировую войну точно также предвидели, но, по мере того как она разворачивалась, много раз менялись ее характер и решающий участок военных действий. Некий шведский историк назвал ее "одной из самых гигантских импровизаций в истории, далеко превысившей обычные масштабы". Только Британский штаб КВВС старался планировать заранее свою стратегию и тактику, но это обернулось неудачей: ВВС Великобритании оказались не состоянии ее осуществить. В основном все кампании планировались, когда война уже шла. Кто мог предсказать, что решающие бои второй мировой войны будут вестись под Сталинградом, у острова Мидуэй, под Эль-Аламейном и Каном? В равной мере не предвидели, какое оружие сыграет главную, решающую роль. Авианосцы оттолкнули на второй план линейные корабли. Масштабные массовые бомбардировки, от которых ждали великих чудес, внесли только второстепенный вклад в победу. А десантные средства и автомобили, о которых никто не думал как о военном снаряжении, имели гораздо большее значение. Конечно, танки сыграли свою главную роль, но мало кто мог предположить, что с появлением противотанковых орудий пехота будет первой двигаться в атаку, и только потом танки, а не наоборот. Война закончилась взрывом (невиданным до селе по мощности) двух атомных бомб. Вряд ли кто-то предполагал до войны, что расщепление атомного ядра получит когда-либо кое-либо практическое применение. 

Природу первой мировой войны определить легко. Это был конфликт между двумя блоками, или союзами, стран — Антанты (Франция, Англия, Россия), с одной стороны, и центральных держав (Австро-Венгрия, Германия)— с другой. Война велась между государствами с однотипным социальным строем. Все эти страны были капиталистическими, профсоюзы играли

 в них второстепенную роль. У всех стран имелись конституции, хотя Российская конституция была скорее фикцией. Но, несмотря на попытки выявить серьезные моральные причины первой мировой войны — против варваров немцев, за немецкую "культуру", за или против самоопределения наций, — воевали, для того чтобы взять верх, по большей части целью было изменение соотношения сил, но никак не мировое господство. Если бы победила Германия, последовали бы некие территориальные изменения в ее пользу и она стала бы сильнее, чем прежде. Сложилось так, что были произведены территориальные изменения далеко не в пользу Германии, хотя если смотреть со стороны, она не была ослаблена. Расчленение империи Габсбургов и Оттоманской, коммунистическая революция в России, сформирование Лиги Наций — все это последствия войны, а не предшествовавшие или сопутствовавшие ей причины. 

Историки по сей день спорят о причинах первой мировой войны и ясных ответов не находят. Кто ее планировал? Была ли она вообще запланирована? Или, как сказал Дэвид Ллойд Джордж, европейские державы "впутались в войну"(смешно не правда ли???)? А что все же касается второй мировой войны, то приводит в конфузит и сбивает с толку множество ее причин. В период между двумя войнами наиболее насущными были разногласия между победителями и побежденными или, конкретно, между Германией Францией и , при этом Англия и (до последнего мирного года) Италия неохотно следовали за Францией. Почти все немцы полагали, что в 1919 г. с их страной поступили несправедливо. И ожидали, что, когда Германия примет "Четырнадцать пунктов" и станет демократической республикой, о войне позабудут и произойдет взаимное признание прав. Ей пришлось платить репарации; ее принудительно разоружили; часть территории она потеряла, в других частях находились войска союзников. Почти вся Германия стремилась избавиться от Версальского договора, и немногие видели разницу между аннулированием этого договора и восстановлением той господствующей роли, какую Германия играла в Европе до своего поражения. 

Обиду испытывала не одна Германия. Венгрия тоже была недовольна мирным урегулированием, хотя ее недовольство мало что значило. Италия, будучи вроде бы в числе победителей, вышла из войны почти с пустыми руками — так ей по крайней мере казалось; итальянский диктатор Муссолини, бывший социалист, называл ее пролетарской страной. На Дальнем Востоке Япония, тоже числившаяся среди победителей, взирала все более неодобрительно на превосходство Британской империи и США. И, по правде говоря, Советская Россия, присоединившись в конце концов к тем, кто отстаивал статус-кво, была все же недовольна территориальными потерями, понесенными ею в конце первой мировой войны. Но главной движущей силой среди недовольных была Германия, и Адольф Гитлер стал ее выразителем, с тех пор как вышел на политическую арену. 

Все эти обиды и претензии не были опасны в 20-е годы, в короткий период восстановления довоенного экономического порядка, при более или менее неограниченной внешней торговле, устойчивой валюте, частных предприятиях, в деятельность которых государство почти не вторгалось. Но это восстановление было разрушено широкомасштабным экономическим кризисом, разразившимся в 1929 г. Начался катастрофический спад внешней торговли, массовая безработица — свыше 2 млн. безработных в Англии, 6 млн. — в Германии и 15 млн. — в США. Резкий валютный кризис в 1931 г.— с отменой золотого стандарта — пошатнул священный фунт стерлингов. Перед лицом этой бури страны сосредоточили свою деятельность в пределах собственных национальных систем; и тем интенсивнее это происходило, чем более индустриально развитой являлась страна. В 1931 г. германская марка перестала быть свободно конвертируемой валютой, и страна перешла к бартерной внешней торговле. В 1932 г. Великобритания, традиционно придерживавшаяся принципа свободной торговли, установила защитные тарифы и вскоре распространила их на свои колонии. В 1933 г. только что избранный президент Рузвельт предпринял девальвацию доллара и независимо от других государств начал проводить политику оздоровления экономики. 

Экономическая борьба началась в большей степени неожиданно. Началась она как борьба всех против всех, потом ее характер несколько поменялся, и разделение мира усилилось. Советская Россия всегда была закрытой экономической системой, хотя это не защитило ее от последствий всемирного кризиса. Некоторые другие великие державы, прежде всего США, а также Британская и Французская империи, могли на худой конец обойтись внутренними ресурсами. Проиграли Германия, Япония и другие мощные индустриальные державы: они были неспособны себя самостоятельно обеспечить, им было необходимо привозное сырье, но кризис лишил их возможности доставать его нормальным путем через внешнюю торговлю. Те, кто руководил в этих странах экономикой, несомненно, ощутили (в обостренной форме), что их страны задыхаются и срочно необходимо создать собственные экономические империи. Японцы выбрали простой путь и ввели свои войска сначала в Маньчжурию, а потом и в прибрежные районы Китая. У Германии, связанной в начале 30-х годов Версальским договором, не было столь простого выхода. Ей пришлось воевать экономическими средствами; это усилило ее изоляцию, автаркию, навязанную волею обстоятельств. 

Сначала руководители Германии со скрежетом зубовным вели экономическую борьбу, потом в январе 1933 г. к власти пришел Гитлер. Он воспринял автаркию как благо. Впоследствии историки спорили о том, что породило Гитлера и руководимое им движение национал-социализма. Версаль? Кризис? Или то и другое. Экономическое неблагополучие страны привело  Гитлера к власти, но его борьба против Версальского договора создала ему определенную репутацию. По его мнению, кризис в Германии был вызван поражением в войне, и те средства, которые помогут преодолеть кризис, приведут Германию к политической победе. Автаркия укрепит Германию для политических побед, а те в свою очередь будут способствовать дальнейшему процветанию автаркии. 

Здесь вплоть до начала второй мировой войны заключено было скрытое противоречие. США и (менее искренне) Великобритания жалели о необходимости вести экономическую борьбу, считали ее делом временным. Для японцев и германцев экономическая борьба являлась постоянным фактором и единственным методом стать великими державами. Все это привело к парадоксальным последствиям. Обычно более сильная держава агрессивнее, беспокойнее, потому что убеждена в том, что в состоянии захватить больше, чем имеет. Бытует Утверждение, что такой была ситуация перед второй мировой войной, что нарушилось равновесие сил: Германия затмевала всю Европу, а Япония — Дальний Восток. Это правильно лишь в отношении ближайших соседей — европейских стран, прилегающих к Германии, или Китая на Дальнем Востоке. И не очень верно, если учитывать все великие державы. 

И Гитлер, и японские правители вполне это понимали. Они отнюдь не замышляли второй мировой войны, что им зачастую приписывалось, потому что были убеждены, что мировая война погубит их державы. Но это их не как заставило перейти на мирные позиции. И  Германия , и Япония надеялись получить ряд небольших выгод без войны, без серьезной борьбы. Они правильно и справедливо рассчитывали на нежелание мировых держав вести войну в эти смутные времена, и еще меньше надеялись на собственную изворотливость. Они хотели незаметно под шумок мирового кризиса, или хотя бы беспрепятственно укрепиться, пока не смогут выступить в качестве сильных мировых держав, слишком сильных, чтобы с ними бороться. Это им почти удалось.  Гитлер установил свое господство в Европе, когда на рассвете 14 мая 1940 г. германские танки перешли через Маас у Седана; Япония утвердила себя на Дальнем Востоке за пару часов 7 декабря 1941 г., нанеся удар по Перл-харбору. Потери немцев во время французской кампании 1940 г. были ненамного больше, чем потери британской армии на Сомме в 1916 г.; японцы потеряли в Пёрл-Харборе 29 самолетов. Никогда еще решающие победы не доставались так дешево. Что могло произойти при условии закрепления этих побед? Иногда  Гитлер говорил, что Германия завоюет мир, но при этом добавлял, что это произойдет лишь через 100 лет после его смерти. А японцы могли бы удовлетвориться господством на Дальнем Востоке. Но Германию и Японию остановили еще до того, как они стали вполне мировыми державами, поэтому вопрос об их дальнейших намерениях никогда не ставился, не говоря уже об ответе на него. 

Оглядываясь назад, видишь, что это противоречие — между теми государствами, которых более или менее удовлетворяло устройство мира, и теми, кто желал его изменить, — стало главной причиной второй мировой войны. Но противоречие политических идей и принципов привлекало тогда большее внимание. Отчасти это было наследием первой мировой войны. В конце войны союзники и их могущественный сторонник, США, убеждены были, что боролись за идеалы — демократию, самоопределение народов, Лигу Наций. В будущем коллективная безопасность должна была предотвратить новую войну. Доктрина эта никогда эффективно не действовала. Японцы в 1931 г., невзирая на протесты Лиги Наций, оккупировали Маньчжурию (преступление их было менее ужасным, чем это изображали впоследствии). Муссолини в 1935 г., игнорируя Лигу Наций, затеял войну с Эфиопией. Гитлер отверг всю систему международных отношений, когда в 1935 г. отказался от Версальского мира и в 1936 г.—от договора, заключенного в Локарно. Единственными великими державами, постоянно сохранявшими верность Лиге Наций, были Англия и Франция, позже в нее вступил советский союз, а США, несмотря на свою политику изоляционизма, осуждали нарушение международных обязательств. Тут было моральное расхождение между теми, кто чтил и уважал международные обязательства, и теми, кто наплевал на них и нарушал. Не случайно оно совпало с тем расхождением, которое наблюдалось между государствами, удовлетворенными и не удовлетворенными результатами первой мировой войны. 

Лига Наций была организацией, привлекающей внимание главным образом дипломатов и энтузиастов борьбы за коллективную всеобщую мировую безопасность. Но коммунистическая революция расколола европейскую цивилизацию, разделила Европу глубже, чем Реформация в XVI в. или французкая револция в XVIII в. Советская Россия, принявшая марксизм, устремленная к мировой революции, казалось, так или иначе угрожала всему миру капитализма. Этот мир отвечал бойкотом СССР и при помощи военной интервенции стремился ее сокрушить. В 20-е годы многие, особенно сами коммунисты, ожидали, что военная интервенция возобновится и во время следующей войны капиталисты набросятся на "государство рабочих". 

Но этого не произошло. Зато углубились взаимные подозрения. Убеждение, что Германия — воплощение борьбы с коммунизмом, заставляло прежних победителей смотреть на нее с меньшим недоверием, заставляло делать ей больше уступок. Россия, в прошлом великая держава, европейская и азиатская одновременно, перестала теперь ею быть и в дипломатических расчетах не принималась всерьез! Советско-французский договор 1935 г., например, на бумаге был столь же прочен, как и прежний франко-российский альянс. Но когда в 1939 г. французы вместе с англичанами хотели заключить союз с СССР, они вели переговоры так, словно договора 1935 г. никогда не существовало, словно его хотели забыть и предпочли бы, чтобы его вообще не существовало. Еще одним примером являются сами переговоры 1939 г. В дальнейшем стало ясно, что ни одна из трех договаривающихся держав не рассчитывала на успех и даже не особо стремилась к нему. 

В 30-е годы антикоммунизм отчасти уменьшился из-за нового раскола европейской цивилизации — между фашизмом и буржуазной демократией. Когда Бенито Муссолини на радость Гитлеру установил фашистский режим в Италии, кроме левых социалистов не многие ощутили тревогу: было принято считать, что он спасал Италию от большевизма. Муссолини выступал как респектабельный государственный деятель, британские и французские государственные лидеры торжественно давали ему советы, и еще в апреле 1935 г. он выступал поборником коллективной безопасности и крепости(святости) договоров. 

Национал-социализм, германский вариант фашизма, был угрозой совсем другого масштаба. Политики других стран отлично понимали, что делается в Германии и к чему стремится национал-социалистическая партия. Мировая пресса и дипломаты во весь голос протрубили о нацистском варварстве: были уничтожены политические партии и профсоюзы; перестала существовать свобода слова; евреи были изгнаны из политической жизни, лишь наиболее удачливые смогли эмигрировать; были отвергнуты все принципы европейской цивилизации. Начиная с Гитлера, вся нацистская верхушка — сплошь "отмороженные головорезы", кричал во все горло британский посол. 

Какие все таки уроки политики демократических стран извлекли из происходящего в Германии? Протесты лишь ужесточали поведение нацистов. Международный бойкот немецких товаров даже в случае его эффективности, что было маловероятно, увеличил бы экономические трудности Германии, а ведь большинство считало, что именно благодаря этим трудностям Гитлер и нацисты пришли к власти. В унынии французские политики отказались от решения проблемы. Они выражали протесты по каждому вызывающему шагу Германии и ровным счетом не делали ничего. Английские политики решили, что, если как то покрыть недовольство Германии и восстановить ее экономическое положение, поведение нацистов не будет столь ужасным и варварским. Великобритания приняла германскую систему двусторонней торговли и старалась сделать автаркию терпимой. Невилл Чемберлен, который стал британским премьер-министром в 1937 г., старался умиротворить Гитлера, очень активно идя навстречу его политическим притязаниям. Некоторые, английские политики, возможно и сам Чемберлен, полагали, что умиротворение приведет к успеху. Другие принимали сей метод как временный, пока не будет закончено перевооружение Великобритании. 

СССР и США, две мировые державы, стояли пока что в стороне. Советские руководители много раз предлагали оказать коллективный отпор агрессору, но их призывы услышаны не были. Западные политики считали, что Советский союз стремится к созданию беспорядков в Европе, а советские политики подозревали, что западные державы хотят вовлечь коммунистическую Россию в войну, чтобы потом самим остаться в стороне. Все эти подозрения не были лишены оснований. Кроме того, западные политики, да, возможно, и советские тоже, были не в состоянии точно оценить боеспособность Вооруженных Сил СССР, особенно после того, как сталинская большая чистка 1937 г. практически уничтожила все советское высшее и средние командование. Боеспособность американских вооруженных сил подобных сомнений не вызывала: их фактически не существовало, если не считать ВМФ. И практически полностью отсутствовало желание исправить это положение. В итоге первой мировой войны, обоснованно или нет, американцы придерживались политики изоляционизма. Может быть, президент Рузвельт хотел отойти от этого курса с целью противостоять больше Японии, чем Германии; он даже пытался проявить инициативу в 1937 г., когда призывал объявлять бойкот любому агрессору. Но общественное мнение было не совсем на его стороне, и Рузвельт перешел к осторожному изоляционизму, пока не разразилась вторая мировая война. 

При вышеописанных обстоятельствах западные страны отказались от антифашистского крестового похода, предпринять который, казалось, заставляла их начавшаяся в 1936 г. гражданская война в Испании. Французское и Британское правительства смирились с тем, что два фашистских государства, Италия и Германия, оказывали испанским нацистам-мятежникам помощь, и даже приветствовали их победу как единственный и лучший способ закончить гражданскую войну. Конечно, добровольцы из Великобритании и Франции, как и из многих других стран, сражались на стороне республиканцев—для них вторая мировая война в 1936 г. началась, но они были в меньшинстве. Осенью 1944 г., вскоре после освобождения Франции, генерал  Шарль де Голь  посетил Тулузу, осматривая партизанские силы района. Остановившись возле оборванного человека, он спросил: "Когда ты вступил в Сопротивление, друг?" Партизан ответил: "Задолго до вас, мой генерал" (он воевал в Испании во время гражданской войны). И тут смутился генерал де Голль. 

Генерал и партизан понимали войну по-разному: де Голль — как борьбу за национальное освобождение, партизан — как борьбу против фашизма. И они были правы: обе цели сплелись в одну, зачастую даже в сознании одного человека. По форме вторая мировая война, как и первая, была войной между суверенными государствами. Для многих обычный патриотизм был единственным мотивом, для большего числа людей — главным мотивом. Патриотизм показывался даже там, где его не как не ожидали. До войны СССР энергичнее всех призывал к объединенным действиям против нацизма. Но когда захватчики вторглись в Советский союз, война стала Великой Отечественной, или, по другому говоря, великой войной за Родину; из исторических деятелей главной фигурой стал не Ленин, а Суворов. С начала нападения на Россию коммунисты везде стали решительными, настоящими участниками Сопротивления. Но и они сражались теперь за национальное освобождение — и во французском Сопротивлении, и в Италии, и (более открыто) в Югославии под командованием Тито. 

Тем не менее война, несомненно, была также борьбой убеждений. Немцы сознательно боролись за национал-социализм. Их победы не только приводили к изменению границ в пользу Германии, но и несли с собой утверждение принципов и практики национал-социализма: расового превосходства немцев, деградации всех остальных народов и физического истребления некоторых из них. Противники Германии боролись (в меньшей мере это осознавая) за уничтожение всего того, что отстаивал национал-социализм. Начав с цели национального освобождения, они с неизбежностью пришли к идее восстановления демократии, хотя в России и на Западе совершенно различно толковалось это понятие. Война продолжалась, и антигерманская коалиция стала выступать за гуманизм. Пока шла война, оставался неизвестным весь список преступлений фашистов. Лишь потом стало ясно, что газовые камеры Освенцима (Аушвица)—столь же подлинный символ национал-социалистской цивилизации, как готические соборы — символ средних веков. Но и то, что было известно, исключило любой другой исход войны, кроме безоговорочной капитуляции, и сделало вторую мировую войну справедливой войной, что бывает чрезвычайно редко. 

Союзники Германии в эту схему не вписывались. Фашизм возник в Италии, но там его преступления больших масштабов не достигли, как и участие Италии в войне. К тому же фашизм там никогда не владел душами людей. Лишь правительство усташей в Хорватии творило почти такие же преступления, как Германия. А японцы вообще не были фашистами. У них были старые националистические взгляды, старая, но реально действующая конституция. Они совершали преступления не из принципа, а от пренебрежения к человеческой жизни. Тем не менее им была навязана та же схема, они тоже стали фашистами и врагами демократии. 

Уже говорилось о том, что первая мировая война имела широкомасштабный характер: в ней участвовали миллионы людей. Но фронт был еще отдален от мест обитания: гражданское население меняло не столько образ жизни, сколько род занятий; еще сохранялась возможность обсудить, зачем ведется война и следует ли ее продолжать; часто наблюдались проявления недовольства граждан. Во вторую мировую войну вовлеченными оказались все. Беспорядочные бомбежки привели к тому, что различие между фронтом и тылом почти исчезло. В Англии, например, до 1942 г. вероятность того, что солдат в армии получит телеграмму о гибели жены от бомбы, превышала вероятность того, что жена получит телеграмму о гибели мужа в бою. Лица, отказавшиеся воевать и служившие в противовоздушной обороне, подвергались большей опасности, чем если бы находились в вооруженных силах. Перед войной британское правительство предвидело, что бомбежки нарушат общественный порядок, и зачислило на службу офицера полиции, который служил прежде в Индии: у него был опыт управления толпой, охваченной паникой. Но его услуги не потребовались. Стойкость людских масс — англичан во время сильной бомбежки, ленинградцев, переживших блокаду, немцев в последние месяцы перед окончательным их поражением, японцев даже после взрыва двух атомных бомб — сомнений никогда не вызывала. 

Справедливо название "Народная война". Такая война возникает не под воздействием общественных настроений, как это было до некоторой степени с первой мировой войной. В 1914 г. возбужденное общественное мнение подтолкнуло правительства к войне, и демагогический шовинизм сильно потом влиял на военную стратегию. До и во время второй мировой войны политики — вели, народы — следовали. Британское правительство единственное вовлечено было в войну под воздействием общественного мнения, но даже это мнение прозвучало в палате общин, а не в уличных толпах. Гитлер, возможно, рассчитывал, что победы усилят его власть над немецким народом. Но он сам определял, где и когда будут одержаны победы. Перед нападением немцев на Советскую Россию, например, не проводилась общественная кампания по разжиганию антибольшевизма. Нападение явилось для немецкого народа неожиданностью, этому предшествовало мертвое молчание. До того момента, когда Америка действительно вступила в войну, президент США Рузвельт был уверен, что опережает общественное мнение. Он мог ошибаться, но его взгляды определяли курс американской политики. 

Во вторую мировую войну политики значили гораздо больше, чем в первую. Кто помнит имена премьеров до Клемансо или немецких канцлеров после Бетмана-Гольвега (а ведь Бетман оказывал лишь второстепенное влияние на события)? В декабре 1916 г. Ллойд Джордж явно стал чем-то вроде военного диктатора, но даже для него, как он сам утверждал, характернее всего было то, что действовать по своему усмотрению удавалось редко. Популярными героями были генералы  Китченер, Гинденбург, Жоффр — полубоги, которые вели войну или в порыве вдохновения, или без него. 

Во вторую мировую войну генералы были исполнителями и для публики значили не больше, чем обычные государственные служащие. Из Роммеля создали романтическую фигуру не столько немцы, сколько англичане. Монтгомери сам создал о себе легенду, но дважды лишь потому не был снят, что смиренно приносил извинения. В сущности лишь политические лидеры принимались в расчет. Когда немецкие генералы (или некоторые из них) сделали попытку свергнуть Гитлера, они увидели, что сторонников у них нет. Черчилль сместил таких внушительных лиц, как Уэйвелл и Окинлек. Сталин снимал своих генералов десятками, и сам Жуков перед ним трепетал. Вряд ли будет преувеличением сказать, что четыре человека — Гитлер, Черчиль, Рузвельт и Сталин — лично принимали все важные военные решения, да и Муссолини слабо пытался им подражать. Лишь японцами по-прежнему руководил более или менее анонимный комитет. 

У всех главных лидеров в прошлом имелся опыт ведения войны. Гитлер и  Муссолини были на фронте солдатами,  Черчиль и Рузвельт занимали посты в период первой мировой войны, а  Черчиль  еще и воевал на передовой;  Сталин во время гражданской войны в России был в высшем командовании. Они не хуже, а может быть, даже лучше своих советников знали, что такое война. Конечно, они слушали советников. Гитлер , правда, слушал нетерпеливо. И конечно, они взвешивали реальные возможности, даже если не всегда с ними считались. Все равно, они решали, где и как осуществлять кампанию. Они определяли экономическую и внешнюю политику своих стран, за исключением мелких вопросов. Черчилля порой обуревали романтические порывы. Гитлер потерпел поражение (в войне всегда кто-то проигрывает), и поэтому его изображали психопатом. Если смотреть непредвзято, видишь, что политики второй мировой войны действовали разумно, стремясь добиться победы. По количеству массовых убийств, по жестокости вторая мировая война превзошла остальные, но не была беспорядочной неразберихой, как первая. 

По своим индивидуальным качествам четыре лидера резко отличались друг от друга. 

Гитлер был самым решительным ниспровергателем по взглядам и методам. Он пренебрегал сложившимися мнениями, готов был (на благо или во зло) перевернуть мир вверх ногами. Он также 

был самым неразборчивым в средствах. 

Черчилль  — наиболее старомодный, гуманный, в нем кипели благородные чувства. Его облик навевает воспоминания об исчезнувшей Британской империи. 

Сталин, безусловно, самый целеустремленный: желал одного — сохранить Советский Союз и свою диктаторскую власть над ним. 

Наиболее загадочный из них —  Рузвельт . Практичная изобретательность и высокие принципы, повседневные расчеты и отдаленные цели с немыслимой сложностью переплетались в нем. Из четырех лидеров он был самым удачливым, но невозможно сказать, достигалось ли даже это преднамеренными усилиями. Все четверо, несмотря на многие различия, имели нечто общее, отличавшее их от всех остальных: каждый пользовался в своей стране исключительной властью. 

По-разному пришли они к власти и по-разному пользовались ею.  Рузвельт — избранный президент, единый глава исполнительной власти. Будучи,  редко вмешивался в руководство войной, лишь когда принимались крупные действия.